Пинежские деревеньки

Глубоко зарываясь носом, рейсовый катер движется вдоль берега, распахивая одну излучину за другой. Река звонкая и бесконечно разнообразная: она то лавирует среди синих лесов, то выводит на редкие «пожни» с тихими озерцами и копешками сепа, выстреливает древними, похожими на лохматых леших, лиственницами, обнажается кирпично-красными береговыми отвесами. Из дымчатого полумрака зарослей тянет терпким запахом прелого листа, влажным мхом, горько-сладкой черемухой.

Но вдруг берега расступаются, и сквозь зубчатую стену деревьев открываются холмы и пригорки с зеленеющим ячменем. И на каждом пригорке — деревенька. Окруженная кольцом изгородей и пряслами, она приглашает к себе черными баньками и амбарами на «курьих ножках», заманивает узкими тропками и вертикальными дымками, вьющимися из печных труб.

Такое впечатление, что поставили деревеньку специально для того, чтобы приветливо встречать всех «плавающих путешествующих». Она словно втянута в движение реки составляет с ней одно неразрывное целое. Убери с берега ту стайку амбаров, эту дивную деревянную хоромину — речной пейзаж омертвеет, заглохнет, и мы лишимся радости. Легко представить обессиленного, облепленного прожорливыми комарами путешественника, который долго плывет на лодке, покорно следуя всем речным извивам и поворотам. Но душа его упрямо стремится вперед, к человеческому жилью. И когда сквозь заросли вдруг покажется на взгорье двускатная крыша, а за ней колодец и пылящее за околицей стадо, только тогда он почувствует, сколь велика его радость и какова сила притяжения у этой неказистой на вид деревеньки. Пейзаж без логического присутствия человека не может надолго владеть душой путешественника. Увидел дымок над крышей, услышал звяканье ведер у колодца — и словно выпрямился, взбодрился. Остро волнуют звуки и запахи жилья.

Удивительная все-таки деревенька, отмеченная старинной уходящей красотой, и очень тихая. Бессистемная на первый взгляд застройка домов глубоко продумана в хозяи«твенном отношении и вытекает из строгого учета местности. Что особенно поражает — прирожденное умение старых мастеров-древоделов использовать рельеф местности, умение привязать ее «пейзажные возможности» к общему архитектурному замыслу. Причем замысел этот осуществлялся когда-то не на бумаге, а прямо на земле, без черновиков и вариантов.

Неграмотный, но ушлый на выдумку архангельский мужик углядел, кажется, все складки местности и особенности климата розу ветров, направление дождевого стока, как поднимаются пары от реки, на какой глубине залегают грунтовые воды. Кузница, например, стояла на отшибе, отгороженная от жилья стеной густого осинника, чтобы заглушались в нем удары металла о металл и запахи угольной пыли. Видно, борьбу с шумом и грязным воздухом пинежские крестьяне объявили задолго до нынешней кампании. Точно так же они поступили с баньками, расположив их уступами, одна над другой, на крутом берегу, подальше от домов, но поближе к воде.

Деревня была органично связана с рекой, лесом и пашней, использована каждая мало-мальски удобная складка рельефа. Лицом дома были обращены к Пинеге или солнцу, а «озадками» — к приусадебному участку, поленницам дров и амбарам. Клеть у амбаров была приподнята и держалась на четырех крупных столбах: чтобы зерно не отсырело и мыши не забрались. И нигде — ни кустика зелени.

В северных селениях до сих пор живет старое присловье: «Под окном куст - настоится дом пуст». И в этом есть определенный резон. Лес не дает человеку насладиться скупым для Севера солнцем, задерживает лишнюю влагу, зря занимает нужную для хозяйства площадь, плодит мошкару. Здесь самая большая радость — открытое место. «Бесконечные леса утомляют,— говорил один старый учитель. А тут выглянешь в окно — небо, улица, река. Свету много, и душе отрада».

Однажды мастер леса Аким Паромов показал мне свой дом-крепость. Чего только не было в этой хоромине! Под одной крышей располагались изба-зимовка, изба-лестница, проходной заулок — чулан, светелка, поветь, подполы, клети, кладовки — в два этажа дом. Когда переходишь из одного помещения в другое, невольно закрадывается мысль: а не придется ли нам в будущем разгадывать секреты рус-~ ких мастеров-плотников? Эта постройка вобрала в себя многовековой строительный опыт. Ведь суровый климат вынуждал крестьянина строить так, чтобы в холодное время можно было работать, не выходя из дома.

Все было под боком, под одной крышей и слесарная мастерская, и загоны для скота, и огромная, как клубный зал, поветь с запасом сена на всю зиму. Когда-то здесь, на повети хранились жернова для помола муки, ткацкий станок кросна, плуг с бороной, старенький сепаратор, прялки. Здесь же хозяева делали грабли, направляли косы, сбивали масло, плели корзины, рыбацкие сети, мыли, красили и сушили шерсть. А внизу, под двойным полом, находились хлевы, стайки для скота, и через специальное отверстие сено сбрасывали овцам, коровам или лошади, кому сколько требовалось. Не дом, а маленькое предприятие по производству мяса, шерсти и молока!

В старину на повети молодежь собиралась на посиделки, пела песни, водила хороводы. Здесь же иной раз справлялись и свадьбы: повозка с женихом и невестой въезжала но деревянному взвозу прямо с улицы — и не одна телега, а целый «поезд» с поезжанами-гостями. Пара лошадей легко разворачивалась на этом пространстве. Работая «как мера и красота скажут», народные умельцы создали дом-уникум, дом-личность. Все в нем было по-богатырски величественно и по-хозяйски прочно, разумно, целесообразно.

О.И.Ларин

Читайте далее: Пинежская изба